Золото и лазурь Питерборо

И король, нахмуривший брови, 

Проходил без пажей и слуг. 

Предыдущие хроники — тут,  тут, тут, тут и тут.

Питерборо поражает своими размерами: это действительно крупный город, наверное, даже больше Кембриджа, и расположен он тоже в Кембридшире. Но у Питерборо другой облик, другой ритм, запах и цвет. Он стремительный, лазурный и золотой.
Выйдешь с вокзала, пройдешь через туннель, разрисованный для живости красочными кубическими роботами-пирамидками (интересно, а как еще может выглядеть туннель под автобаном в серьезной административной единице? только роботы, только кубики, и поразноцветнее) 

— и вот уже очутился на оживленной улице, заполненной людьми. Для себя я отметила, что Питерборо — город рыжих: отчего-то именно рыжие жители встречаются здесь на каждом шагу. Рыжие взрослые, рыжие дети, а также младенцы в веснушках и конопатые старики. Конандойлевский Союз рыжих не распущен: он переместился сюда, в Питерборо.

Питерборо, конечно же, древний город — как и Бери, и Или: еще в 655 г. саксонский правитель Саксвульф основал в этих землях аббатство, а земли были ему дарованы правителем Мерсии Паэдой, который владел в ту пору этой частью Восточной Англии. Позже аббатство было разрушено, а затем вновь восстановлено и значительно расширено уже в XII в. Именно здесь, в аббатстве, монахами велась "Хроника Питерборо", уникальная летопись, которая подробно описывала, что происходило в этих землях после норманнского завоевания. 

Долгое время и до конца  X в. название города звучало как Borough (Боро), и только после того, как аббатом Кенульфом был отдан приказ построить оборонительные сооружения вокруг монастыря, название города было изменено на Питерборо.

Центр города расположен довольно близко от вокзала, и первое, что нам встретилось по пути, была Церковь Иоанна Крестителя на Соборной площади, красивейшее сооружение, четким контуром прочертившее небесную осеннюю лазурь. День выдался ветреный и свежий, и если подойти к церкви близко, кажется, что она начинает звенеть от рвущегося через бойницы воздуха.

Церковь на этом месте стоит с XI в., но ее полностью перестроили после сильного наводнения, случившегося в городе примерно столетие спустя: тогда большинство людей переселилось вглубь города, подальше от т.н. Мартинова моста, к рыночной площади. Тогда же была реконструирована и церковь: сохранился лишь фундамент старой постройки. Свой окончательный вид она приобрела к 1407 г., когда все работы были закончены, и произошло это 24 июня, в престольный праздник Рождества Св. Иоанна Крестителя. Так церковь и получила свое имя. Первым зарегистрированным викарием церкви стал преподобный Уильям Уотерфорд, присланный епископом из Линкольна в 1229 году.

Обходим ее со всех сторон, когда вдруг замечаем зевающую горгулью: прикинулась она не то собачкой, не то горевеем, не то еще какой животинкой и тянет морду к небу, деловито пристроившись меж двух крапчатых сводов.

Сразу за церковью Иоанна, на противоположной стороне Соборной площади, расположен и сам Собор святого Петра. От его размеров буквально захватывает дух: высокий и островерхий, собор окружен целой грядой построек пониже, которые входят в комплекс его сооружений.

Итак, Саксвульф и Паэда заложили здесь аббатство, которое было разрушено в 870 г. викингами , а затем восстановлено бенедиктинцами, чтобы снова сгореть в страшном пожаре 1116 г. После этого, на протяжении более чем 120 лет, вплоть до 1238 г., аббатство возрождалось из пепла — для того, чтобы в 1541 г. стать кафедральным собором св. Петра, св. Павла и св. Андрея.

Внутреннее убранство собора очень напоминает мне собор в Норвиче — те же полуязыческие фигурки горгулий на переплетье балок, поддерживающих свод перед входом в собор, тот же узорчатый поток света, льющегося из витражей, от которого багрец львиных королевских стягов становится густым, как кровь, а мрамор сводов, наоборот, слепит белизной.

По собору прокатывается эхо: много захоронений, начиная от совсем древних, вот девятый век, вот десятый, вот монастырский камень 12 века, вот могила века 13:

а сверху взирает на всё спокойно Христос в золотых ризах, 

а если свернуть от главного входа направо, то можно увидеть могилу Катерины Арагонской, первой и, возможно, главной жены нечестивца и реформатора церкви Генриха Восьмого. 

Она, лишенная титула королевы, получившая имя Dowager Princess of Wales, вдовствующей принцессы Уэльской, по имени ее первого мужа Артура, удалилась в изгнание неподалеку от Петерборо, в Хантингдоншир, где вскорости и умерла, так и не признав свое отречение. 

Потемнели, поблекли залы.
Почернела решетка окна.
У дверей шептались вассалы:
«Королева, королева больна».

Ее стойкость, ее мужество и непоколебимость сделали ее опасной соперницей для тогдашней жены Генриха, Анны Болейн, которая, может, и была хитра и изворотлива, да вот только всегда знала, что занимает место, не принадлежавшее ей по праву, и триумф её — лишь очередная прихоть самодура Генриха. Как тут не вспомнить знаменитые слова Катерины, сказанные ею по поводу измены одной из фрейлин, переметнувшихся в стан Болейн: "Лучше помолитесь за нее [за Болейн], ибо придет время, и вы будете жалеть ее и оплакивать ее участь". Так и произошло: Катерина умерла от болезни и, скорее всего, всё же своею смертью; Болейн закончила свои дни на плахе.

Надгробье Катерины выглядит скромно: темный мрамор, над ним портрет низложенной королевы, спокойной и красивой, а на надгробье лежит слегка увядшая, но живая алая роза.

Мы еще долго кружим вдоль соборных стен: 

здесь удивительно тихо, лишь слышно, как совсем по-домашнему стрекочут галки и какие-то местные орлики, и шелестят деревья — и совсем не хочется уезжать.